Народная музыка долгое время существовала лишь, как часть
быта, переплетаясь с обрядовостью, пока в определенный исторический
момент не стала предметом пристального внимания и изучения. Начиная с
царствования Елизаветы - "века песен" по выражению Державина, она
начинает укореняться при дворе. Использование песни в ранних операх,
первые рукописные, а затем и печатные песенные сборники заложили
традиции ее исполнения со сцены.
Согласно сложившимся с XVIII века нормам, народное пение
доходило до слушателя в приукрашенном виде, заметно отличавшемся от
первоисточника. Однако появление в следующем столетии слуховых записей,
сделанных непосредственно в деревне, первые выступления сказителей (Т.
Рябинин), наконец, применение в последней четверти XIX века фонографа,
дававшего возможность многократного прослушивания собранного материала,
поставило ученое общество и рафинированную столичную публику перед
фактом нового открытия подлинного народного, а не иллюзорного
искусства. Окончательный перелом произошел на рубеже веков в связи со
все большей активностью в России ряда научных обществ, к числу которых
относится и Музыкально-этнографическая комиссия (МЭК) Общества
любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском
университете (ОЛЕАиЭ).
Официальному ее открытию в 1901 году предшествовал почти
десятилетний период, за который сформировались методы работы московских
музыкантов-фольклористов. В это время расширяется экспедиционная
работа, пишется ряд научных трудов, составляются программы собирания
этнографического материала. Одним из значительных явлений в музыкальной
жизни Москвы оказались так называемые "этнографические концерты",
готовившиеся в начале Этнографическим отделом Общества, а потом его
преемницей - МЭК. Образование Музыкально-этнографической комиссии совпадает с
глубокими изменениями, происходившими в русском обществе на рубеже
столетий. Эпоха XIX века со знаменитыми некогда выступлениями И.А.
Рупина или замечательного хора народного певца И.Е. Молчанова,
искусство которого ценили М.И. Глинка, В.Ф. Одоевский, П.И. Чайковский,
не говоря уже о концертах Д.А. Славянского, безвозвратно уходит в
прошлое. Открытие в конце предыдущего столетия богатейшего очага
русского народного эпоса, выход в свет многих выдающихся научных работ
по этнографии, наконец, непосредственный опыт самих
музыкантов-собирателей, все шире использующих в своих полевых
исследованиях запись песен при помощи фонографа, не могли не отразиться
и на характере концертных выступлений.
Концерты МЭК значительно, по замыслу их организаторов, должны
были отличаться от предшествующих "увеселений" подобного рода:
салонного пения, театрализованных представлений. Новые веяния коснулись
программ концертов, где наряду со стилистическим разнообразием,
представлением песен самых различных народностей акцентировалась задача
музыкально-этнографической достоверности.
"Первый этнографический концерт" состоялся еще 11 марта 1893
года "в большой зале Российского благородного собрания с участием
оперных артистов, певческой капеллы и оперного оркестра".1) В
программе-сопровождении со словами и переводом текстов всех иноязычных
песен было сказано: "Этнографический Отдел [...], занимаясь
преимущественно изучением духовной стороны жизни русского и
инородческого населения России [...], в настоящее время обратил
внимание и на музыкальное творчество народа, в виду высокого интереса,
который оно представляет в научном и художественном отношении [...]
Имея в своей среде несколько лиц с специально музыкальным образованием
и симпатиями к народной музыке, Отдел решил сделать первый опыт
популяризации народных мотивов (русских и инородческих)"2).
Главным организатором, собирателем, аранжировщиком и
дирижером был Николай Семенович Кленовский, ученик П.И. Чайковского и
Н.А. Губерта, дирижер Большого театра, управляющий придворно певческой
капеллой.
Программа концерта, необычайно пестрая и многообразная,
включала музыку самых различных народов. Русскому и инородческому
отделениям предшествовали оркестровые вступления "увертюры" -
симфоническая поэма "Русь" М.А. Балакирева и "Татарские танцы" П.И.
Бларамберга. В общекомпозиционном решении концерт несколько напоминал
ораторию (последовательность номеров представляла чередование сольных и
хоровых эпизодов в сопровождении оркестра). В подборе материала также
был заметен определенный принцип, ориентированный на использование
готовых переложений из известных песенных сборников. Российская часть
была представлена песнями из сборников Ю.Н. Мельгунова, Н.М. Лопатина,
В.П. Прокунина, белорусская - сборником З. Радченко, малороссийская -
сборником Н.В. Лысенко и т.д. Отдельные номера представляли собой
обработки записей Н.А. Янчука и Н.С. Кленовского. Красочность, насыщенность материала, прекрасная подготовка
выступлений - все это достигло главной цели, которую преследовал
Этнографический отдел при устройстве зрелища, а именно "вызвать в
обществе и в специалистах-музыкантах большее внимание к народной музыке
различных племен, населяющих Россию".3) Как писало впоследствии
"Этнографическое обозрение", "и критика, и публика отнеслась тогда
сочувственно к этому предприятию"4). Брошюра с текстами поступила в
продажу и охотно раскупалась.
В музыкальной жизни Москвы конца XIX века то и дело
происходят примечательные явления, к которым было причастно Общество
Любителей Естествознания, Антропологии и Этнографии. Зимой 1894 года
столицу "познакомил с характером своего пения" знаменитый сказитель
Иван Трофимович Рябинин. Выглядевший в свои пятьдесят лет значительно
моложе, без признаков седины в русых волосах и бороде, "небольшого
роста, одетый в поддевку старинного покроя, т.н. азяму, с тихой
вдумчивой речью и неторопливыми движениями", он производил "впечатление
спокойного и рассудительного человека"5). Обстановка концертов И.Т.
Рябинина была на редкость простой: "На середину залы выдвигалась
обыкновенно кафедра, ставился стол и стул, на столе возвышался графин с
квасом, вокруг размещались преподаватели, их семьи, родители и
родственники воспитанников, воспользовавшихся случаем, затем живописная
группа самих учащихся с преобладающим выражением любопытства на молодых
улыбающихся лицах. [...] Еще несколько мгновений - воцарялась мертвая
тишина, и [...] задушевный, несколько сдавленный, но мягкий и высокий
тенорок раздавался в зале, сразу очаровывая слушателей оригинальностью
и красотой напева" 6),- так передает свои впечатления от московских
выступлений сказителя Е. Ляцкий.
В 1895 году во время праздников Рождества Христова поездку из
Петербурга в Москву предприняла "известная олонецкая сказительница,
вопленица и подголосница Ирина Андреевна Федосова"7). В столице она
впервые спела 24 декабря 1895 г. в частном собрании у Председателя
Этнографического Отдела, видного ученого В.Ф. Миллера. Затем последовал
ряд выступлений плачеи: на публичном заседании в Политехническом музее
3 января 1896 г. со вступительными сообщениями В.Ф. Миллера и Е.В.
Барсова "как об олонецкой поэзии и ее представителях вообще, так и о
Федосовой в особенности, на заседании Славянской комиссии
Императорского Московского археологического общества, на двух публичных
концертах в аудитории Императорского Исторического музея, "где ее
принимали с большими овациями". Появившись, эта "почтенная седая
старушка 75-ти лет"8) сразу же покорила московскую публику. Она была
"небольшого роста, несколько сгорбленная и прихрамывающая, но бодрая,
веселая, с приятными чертами лица. Несмотря на свой преклонный возраст,
отсутствие многих зубов и одышку" Федосова причитывала довольно громко
на протяжении нескольких часов. Обладая великолепной памятью и даром
импровизации, "усвоив себе массу народных выражений, эпитетов и
присловий", плачея и сказительница даже самый простой рассказ воплощала
в художественно "образно-складной народно-поэтической форме".9)
Успех концертов Федосовой был огромным. От Этнографического
Отдела певице были преподнесены серебряные часы, ОЛЕАиЭ присудило ей
серебряную медаль. Во время выступлений Членом ОЛЕАиЭ Ю.И. Блоком были
осуществлены одни из самых первых записей русского эпоса на фонограф
(ранее этот исследователь-этнограф таким же образом произвел
звукозапись былинных напевов И.Т. Рябинина), а "фотография с нее снята
фотографом П.П. Павловым."10)
Начавшиеся с 1901 г. концерты МЭК по замыслу должны были быть
связаны с научной проблематикой и делать доступными для широкого
слушателя самые последние открытия. Одними из первых в концертных
выступлениях были представлены материалы А.Л. Маслова, Н.А. Янчука, а
также Д.И. Аракчиева. Еще в конце прошлого столетия за два года до IV
этнографического концерта в отчете Этнографического отдела отмечалось:
"...изучение [А.В. Марковым и А.Д. Григорьевым] на месте условий
былинного творчества говорит, с одной стороны, о неведомых еще
сокровищах русского поэтического вдохновения, а с другой - значительно
расширяет горизонты научных взглядов на вопросы о географическом
распространении былин, количестве и характере былинных сюжетов по
поэтической школе былинных сказителей. Если бы средства дали
возможность соединить музыкально-этнографические цели Отдела с
исследованием нового района былин и организовать солидную
этнографическую экспедицию, для науки были бы спасены очень многие
ценные данные из духовной жизни русского народа, силою культурного хода
событий обреченные на угасание."11)
Такая экспедиция, об осуществлении которой мечтал автор
отчета, состоялась спустя 2 года. В 1901 году А.В.Марков, А.Л.Маслов и
Б.А.Богословский побывали на побережье Белого моря, и сразу же
некоторые из их материалов стали достоянием широкой публики. Несколько
раньше Н.А.Янчук, пользуясь 2-х месячным пребыванием в центре
Малороссии - Полтавской губ[ернии] наблюдал современный малороссийский
быт. "По части народного творчества сделаны записи с голоса около 30
песен с мотивами. Кроме обычного способа записывания, были сделаны
опыты фонографирования песен. Также было снято до 30 фотографических
снимков видов и типов в Лубенском уезде"12). Как видим, документально
зафиксированный песенный материал в Комиссию начинает поступать еще с
конца XIX века. (Вспомним также первые экспедиции Е.Э.Линевой и
"грузинские путешествия" Д.И.Аракчиева).
Однако, основное внимание, помимо собственно экспедиционного
материала, представлявшего поначалу лишь небольшую и явно недостаточную
для концерта часть, уделялось аранжировкам из песенных сборников
знаменитых композиторов - М.А.Балакирева, Н.А.Римского-Корсакова,
П.И.Чайковского, А.К.Лядова, а также записям Ю.Н.Мельгунова, и
Н.М.Лопатина, В.П.Прокунина.
Хотя акцент при разработке концертной программы уже был
сделан на научно-просветительской, а не популяризаторской стороне,
устройство публичных платных концертов преследовало получение хотя бы
небольших денежных средств для возможности "снаряжать экспедиции,
приобресть фонограф, рояль для музыкальных заседаний [...] составлять
постепенно музыкально-этнографическую библиотеку" 13).
Предпочтение отдавалось песне. "В программу концерта должны
входить главным образом вокальные сольные номера [...], не исключаются
и образцы инструментальной музыки"14) - отмечается в протоколе первого
заседания Комиссии. В программе, предусматривалось пение в
сопровождении таких инструментов, как фортепиано, скрипки, кларнета,
выступление хоров, в качестве исполнителей рекомендовалось приглашать
артистов, "но не гнаться за громкими именами, на которые нельзя с
уверенностью рассчитывать; исполнителями с успехом могут выступать
молодые силы из окончивших и учеников специальных учебных
заведений"15). Что же касается подлинных народных музыкантов, то их
предполагалось "допускать только в бесплатные или закрытые заседания"
16). Такое в отношение к народным певцам объясняется, на наш взгляд,
главным образом условностями столичного общества на рубеже столетий (и
в Москве и в Петербурге аудитория хотя и тепло принимала исполнителей
"из глубинки", но тем не менее не считала для себя достойным за это
платить). Показательно свидетельство Е.Э. Линевой, которой во время
покупки фонографа говорили, что "даже лучшие артисты не могут
приспособиться к фонографу, женщины в особенности. Чего же можно
добиться с толпой мужиков и баб, привыкших кричать во всю мочь?"17)
Многие из участников первого заседания МЭК с энтузиазмом
откликнулись на идею концертного исполнения народных песен. С
готовностью предложили свои услуги по просмотру и редактированию
имеющихся в собрании Комиссии материалов А.Т. Гречанинов - по
великорусским песням; А.А. Ильинский - по польским и белорусским, В.С.
Калинников - по тюрко-татарским, Н.Д. Кашкин - по шведским; Ю.Д. Энгель
- по еврейским; А.Л. Маслов и Н.А. Янчук - по малорусским. Круг
музыкантов, участвовавших в подготовке этнографических записей для
концертов в скором времени значительно расширился. Помимо московских
музыкантов Д.И. Аракчиева, Э.А. Вигнера, Ю.С. Сахновского сюда вошли
также такие известные деятели, как И.И. Витоль, Н.С. Кленовский и
другие.
Начались интенсивные приготовления к концерту. Для исполнения
народных песен был организован специальный хор под управлением В.С.
Калинникова, ряд номеров согласился исполнять хор Латышского хорового
общества Я. Ремпетера. Ректор университета для спевок хора обещал дать
помещение в университетском здании. Однако, в силу затруднений
репетиции были перенесены в помещение Женских курсов В.И. Герье. Все
хлопоты по организации концерта, начиная от определения расходов, цен
на балеты (их стоимость колебалась от 30 копеек до 3 рублей),
редактирования афиш и кончая исполнением, легли на Комиссию.
Наконец, "19 ноября 1901 г., в малом зале Консерватории, при
участии солистов и хоров: соединенного этнографического хора любителей
и хора Вспомогат[ельного] Общества Купеч[еских] Прикащиков под
упр[авлением] В.С. Калинникова, хора студентов-техников под
упр[авлением] А.А. Ильинского и хора Латышского Хоров. Общества под
управл[ением] Я.П. Ремпетера"18) состоялся IV этнографический концерт
19). Его программа из двух отделений включала великорусские,
малорусские, польские, еврейские и башкирские песен. В "русском отделе"
наряду с известными номерами из сборников Некрасова и Истомина, Т.
Филиппова, Н.А. Римского-Корсакова, А.К. Лядова, были также былины из
беломорских записей А.Л. Маслова и А.В. Маркова, органично сочетавшиеся
с композиторскими обработками русского эпоса. Экспедиционные материалы
прозвучали в гармонизации А.А. Ильинского ("Князь Владимир и его
сыновья", "Князь Михайло Скопин", "Егорий Храбрый") и А.Л. Маслова
("Чурило Пленкович").
Представляя со сцены традиционную музыку в аранжированном
виде, Комиссия сознательно отступала от реального деревенского
звучания. О причинах отхода от первоисточника достаточно подробно
сказано в предисловии к IV тому "Трудов Музыкально-этнографической
комиссии", посвященному "Опытам художественной обработки народных
песен". Уже в "Школьном сборнике" в "целях большей художественной
полноты была допущена [...] несложная разработка народных мелодий -
переложение одноголосных записей для хорового исполнения в строго
народном стиле"20). Концертная форма допускала, по мнению устроителей,
еще большую творческую свободу, и главной целью художественных
обработок народных мелодий было стремление "удержать известный колорит,
соответствующий данной народности"21).
Интенсивность художественной жизни Москвы, обилие
всевозможных выставок, первые успехи кинематографии и другие зрелищные
мероприятия составляли ощутимую конкуренцию этнографическим концертам
Комиссии. После V концерта в зале Романова 30 января 1902 г., который
"дал убытку 12 р. с копейками" 22), начинается "борьба за зрителя".
Помимо приглашения известных артистов, к числу попыток привлечь больше
публики относится некоторое изменение программы. Стремление к
разнообразию заметно уже в VI концерте с инструментальным вторым
отделением, куда "предположено ввести лиру, гусли, рожки и др.
Некоторые музыканты изъявили согласие сыграть в концерте на народных
инструментах".23)
Опыт исполнения русской народной инструментальной музыки на
концертах МЭК отличался от аналогичных явлений того времени, например,
выступления "Первого Великорусского оркестра балалаечников В.В.
Андреева, предпринявшего поездку в 1900 г. на Всемирную выставку в
Париж. Просветительские концерты Комиссии и по своему количеству, и по
числу зрителей безусловно уступали феерическим андреевским выступлениям
в Елисейском дворце у президента республики. Однако их репертуар был
ориентирован на достаточно эрудированного и любознательного слушателя.
Так помимо инструментальных обработок древних песенных жанров - былин,
свадебных песен (думается, очень необычно звучала в исполнении на
свирели известная песня из сборника М.А. Балакирева "Не было ветру"),
на VI концерте были представлены и подлинные малорусские пастушьи
наигрыши на сопилке, болгарские мелодии на "дипле" (двойной свирели),
интересные образцы грузинских народных танцев в исполнении зурны с
аккомпанементом ударных инструментов дайры и доли. Экзотическое
звучание соседствовало с более привычными "академическими
транскрипциями" народных мелодий для солирующего английского рожка или
ансамбля из скрипки, кларнета, трубы и виолончели.
В процессе изучения народной традиции музыканты-этнографы
склонялись к необходимости детального показа отдельных сторон
музыкального фольклора, его связи с различными сторонами обрядов и
праздников. Так возникла идея организации "концертов-лекций", то есть
"таких собраний, в которых первая половина посвящалась бы лекции о
музыке и песне известного народа, а во втором отделении исполнялись бы
образцы музыкальные".24)
Научный подход и одновременно доступность для понимания
неподготовленной публики оставались главными задачами чтений. Цикл из
шести концертов-лекций, составленный Е.Э. Линевой, показывает основной
круг вопросов, интересовавший и фольклористов, и публику:
"1) Великорусская народная песня.
2) Малорусская песня.
3) Инородческие песни с подразделением в случае возможности на два и более рода по группам.
4) Славянские песни или песни других западноевропейских народов в сравнении с русскими.
5) Церковное пение и его отношение к народной музыке.
6) Отражение народной песни и музыки в музыкальных сочинениях композиторов." 25)
Предложение Е.Э. Линевой вызвало оживленные прения на одном
из заседаний МЭК. Некоторые предлагали держаться старого направления с
исключительно музыкальной программой, другие склонялись к проведению
лекций. В конце концов в виде опыта решили попробовать устроить
великорусский и малорусский концерты-лекции и, кроме того, просить
известную певицу Оленину д'Альгейм "об участии в великорусском
концерте-лекции, а также через А.Н. Корещенко просить об участии в том
же концерте Ф.И. Шаляпина.26) Хор решено пригласить один из
организованных (хорового общества или другой) или, если это удастся,
вновь организовать свой".27) Нам пока неизвестно, какова была реакция зрителей на
концерт-лекцию Е.Э. Линевой, однако, судя по количеству публичных
сообщений, появившихся вскоре, ее выступление вызвало значительный
резонанс в музыкально-этнографических кругах. Тематика лекций
Музыкально-этнографической комиссии отличалась разнообразием. В
докладе, прочитанном академиком Ф.Е. Коршем "Русская народная песня и
ее значение для науки" основное внимание уделялось самым древним
жанрам, их отличиям от новых, классификации народных песен,
особенностям гармонии и ритма. Одновременно докладчиком были затронуты
и насущные для того времени задачи музыкальной фольклористики.
"Мельгуновские чтения", сбор с которых должен был пойти на
постановку памятника на могиле выдающегося русского ученого, включали
"в виду переполнения сезона концертами и предпочтения публики к
лекциям",28) помимо докладов А.Е. Грузинского и Е.В. Богословского,
выдержки из неизданного сочинения Ю.Н. Мельгунова "О законах ритма и
гармонии русских народных песен".
"24 апреля [1908 года] в Историческом музее А.В. Марков
прочел лекцию "Художественное наследие Великого Новгорода". Лектор в
ней коснулся архитектуры, живописи, поэзии и музыки, иллюстрируя ее
световыми картинами и музыкальным исполнением солистов и хора. Большая
доля в лекции была отведена музыке. Здесь интересно было отметить
польское влияние в обрядовой музыке [...], сохранившееся доныне как
наследие Новгорода",- писал один из критиков в журнале "Музыка и
жизнь". "Лекция протянулась за полночь, но аудитория терпеливо и со
вниманием до конца выслушала лектора. Нам кажется, что устроительнице
этой лекции - Музыкально-этнографической комиссии при И.О.Л.Е., А. и Э.
- не мешало бы такие популярные лекции повторить в других городах." 29)
Среди концертов-лекций, в большом количестве появлявшихся на
различных площадках Москвы, встречались как сугубо научные, с
"комплексным подходом" (таковой, судя по программе, была совместная
лекция председателя МЭК Н.А. Янчука и музыканта Ю.Д. Энгеля "О
малорусской музыке"), так и популярно-развлекательные. К последним
несомненно относится "Вечер иностранной музыки", устроенный Е.Э.
Линевой, на котором "среди различных стран, (Англия, Германия, Италия и
др.), конкурировавших между собою в отношении оригинальности песни,
оказались евреи, поляки, литовцы и армяне". Помимо обработок, на вечере
прозвучали произведения К. Сен-Санса и И. Брамса, что вызвало
справедливое негодование критика. "Разве можно их изучать, как
произведения народные? Нужно идею притянуть за волосы, для того чтобы
толковать о важности вопросов изучения песни в таких видах"30).
На лекциях и открытых заседаниях Комиссии появлялись также
музыканты из провинции, знакомившие слушателей не только с пением, но и
с игрой на незнакомых еще инструментах. Помимо украинских бандуристов
М. Кравченко и В.К. Шевченко, (у последнего оказалась значительная
коллекция малорусских песен, собранных еще с 1880 г "в Черномории, на
Кубани и других местах",31)) Москву посетил сербский музыкант Спасое
Изонич, исполнявший народные песни в сопровождение струнного
инструмента "гусла". Оригинальностью отличалась программа одного из
концертов, в его первом отделении должна была выступить "Чешская
капелла", во втором - хоры крестьян из Воронежской губернии под
управлением М.Е. Пятницкого и в третьем - ансамбль владимирских
рожечников. Сенсацией стало выступление собирателя В.Н. Гартевельда,
которому удалось записать тюремные и каторжные песни в Тобольске,
Нерчинске, Кургане и других городах. "Ужасающая жизненная правдивость,
своеобразность, чисто русская поэзия этих песен, несмотря на громадные
расстояния, отделяющее место их склада от нас, будирует наши чувства и
безумным ураганом врывается в нашу безмятежную жизнь,[...] нарушив
покой, силится отомстить за надломленную поруганную душу, напоминая нам
о царстве горя и необьятной тоски"32),- писал А.Л. Маслов, отмечая
небывалый успех выступлений В.Н. Гартевельда.
Концертный и лекционный жанры тем не менее не исчерпывали
всей грандиозности замыслов, которые изначально были свойственны МЭК.
Стремление к изучению не только русского, но и мирового фольклора,
масштабность отличает МЭК от других обществ, например, от Петербургской
Песенной комиссии. Идеи глобальности сказались в попытках организации
"Музея фонограмм" - первого, по мысли авторов проекта, "хранилища
памяти" - научной коллекции реально звучащей музыки собранной по всей
России, в стремлении ко "всеобщей переписи народных песен". Планы
концертного исполнения также были ориентированы на великолепие и
массивность звучания.
Еще в конце XIX века Е.Э. Линевой был задуман "Проект
распространения хорового пения в России". Он включал в себя устройство
сначала небольших хоров "в городах и деревнях, между любителями и при
разных Обществах, при воскресных и сельских школах, на фабриках, при
народных читальнях"33) - словом, везде, где возможно. Обучение хоров
"элементарной музыкальной грамоте", а потом разучивание духовных и
светских песен лучших церковных и светских композиторов по одной
программе, должно было дать возможность в дальнейшем объединять
небольшие коллективы. "...Эффект от громадного хора в 200-300 человек,
а в больших городах, может быть, и тысячного получится
величественный"34). Разножанровость, широкий охват материала, пестрота
программы - все эти черты характерны для этнографических концертов.
Стремление превратить их в "массовое действо", сохранив при этом
научно-познавательную направленность никогда не покидало музыкантов.
Показательным оказалось выступление Г.М. Хоткевича на закрытом
заседании Комиссии в 1914 году.
"Музыкально-Этнографическая Комиссия [...], устраивающая в
течение многих лет "этнографические концерты" в Москве, давно уже
лелеяла мысль развернуть их рамки [...]: во-первых, чтобы эти концерты
постепенно охватили, по возможности, все хотя бы важнейшие народности
России и составили бы [...] систематичный цикл
музыкально-этнографических картин, а во-вторых, чтобы эти концерты, не
ограничиваясь Москвою,[...] стали бы [...] передвижными, причем
желательно привлечь к участию в исполнении певцов и музыкантов, а также
рассказчиков непосредственно из народа и постараться дать им более
соответствующую обстановку",- пишет Г.М. Хоткевич, определяя главные
задачи таких концертов: художественно-научную, общественную (для
взаимного ознакомления и сближения разных народов) и благотворительную.
"Перед глазами слушателя пройдут и славяне, и неславяне, и христиане, и
язычники, и народы с высокой культурой, и полупервобытные: они пройдут
в своих национальных костюмах, со своим живым словом, подлинной песней,
национальной пляской, музыкой, обрядами. Перед каждым из таких
концертов будет прочтен небольшой доклад о данной народности, в котором
будут сообщены сведения по истории и будет обращено внимание на
этнографические и иные особенности. Тут же будут представлены для
обозрения и продажи фотографии типов, картин природы, а также будут
предложены вниманию посетителей кустарные произведения данного народа,-
словом, предстанет полная картина его художественного творчества как в
словесной и музыкальной форме, так и в виде произведений его рук." 35)
Заключение "Программы передвижных этнографических концертов",
содержащее характерные просьбы присылать сообщения о том, где живут
наиболее известные на местах народные музыканты, танцоры, рассказчики,
кустари и т.д., свидетельствует о серьезности намерений.
Проект не был осуществлен. Тяжелое военное время, гибель
выдающегося музыканта-этнографа А.Л. Маслова на фронте, отсутствие
материальных возможностей и многие другие обстоятельства помешали его
претворению. Вместо блестящих, грандиозных и порой невыполнимых
замыслов МЭК Москва в предреволюционные годы знакомится с пением
крестьянского хора М.Е. Пятницкого, который хотя и зародился в недрах
МЭК, но уже значительно отличается от своих предшественников
стилистикой, способами и манерой исполнения.
--------------------------------------------------------------------------------
Примечания
Программы этнографических концертов, устроенных
Этнографическим Отделом и Музыкально Этнографическою Комиссиею
И.О.Л.Е.,А. и Э., в Москве, в 1893-1906 гг.- В кн.: Труды
Музыкально-этнографической комиссии, т. I, М.,1906, с. 71.
Первый этнографический концерт 11-го марта 1893 года, тексты
народных песен с переводом инородческих на русский язык. Издание
Этнографического Отдела Императорского Общества Любителей
Естествознания, Антропологии и Этнографии. М., 1903 г, с. 2.
Этнографическое обозрение, 1897, N 3, c.220.
Там же, с. 220.
Ляцкий Е. Сказитель И.Т. Рябинин и его напевы (Этнографическое обозрение, 1894, N 4, с. 112).
Там же, с. 116-117.
Этнографическое обозрение, 1895, N 4, с. 190.
Там же, с. 190.
Там же, с. 191.
Там же, с. 190.
Отчет о деятельности Императорского Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. м., 1900, с.14.
Там же, с. 28.
Протокол музыкально-этнографической комиссии от 29 сентября 1901 г.
Там же.
Там же.
Там же.
Этнографическое обозрение, 1897, N 3, с. 223.
Программы этнографических концертов, устроенных
Этнографическим Отделом и Музыкально Этнографическою Комиссиею
И.О.Л.Е.,А. и Э., в Москве, в 1893-1906 гг.- В кн.: Труды
Музыкально-этнографической комиссии, т. I, М.,1906, с. 73.
Всего до официального открытия МЭК состоялось три
этнографических концерта: первый в 1893 г. и еще два в марте-апреле
1901 г. "Вырученная от них сумма дала возможность снарядить нынешним
летом несколько членов специально для записи мелодий при помощи
фонографа" (отчет о деятельности ОЛЕАиЭ. М., 1902, с. 10).
Труды музыкально-этнографической комиссии. Т. IV, с.III.
Там же, с. III.
Протокол музыкально-этнографической комиссии от 5 февраля 1902 г.
Протокол музыкально-этнографической комиссии от 1 марта 1902 г.
Протокол музыкально-этнографической комиссии от 1 сентября 1903 г.
Там же.
Выступление Ф.И. Шаляпина из-за его отъезда в Италию не состоялось.
Протокол музыкально-этнографической комиссии от 8 октября 1903 г.
Протокол музыкально-этнографической комиссии от 20 октября 1904 г.
Музыка и жизнь, 1908, N 5, с. 13.
Музыка и жизнь, 1908, N 1, с. 15.
Протокол музыкально-этнографической комиссии от 26 марта 1908.
Музыка и жизнь, 1910, N 3, с. 9.
Этнографическое обозрение, 1897 N 1, с. 217.
Там же, с. 217.
Протокол музыкально-этнографической комиссии от 21 декабря 1914 г.
